Неточные совпадения
Городничий (
бьет себя
по лбу).Как я — нет, как я, старый дурак? Выжил, глупый баран, из ума!.. Тридцать лет живу на службе; ни один купец, ни подрядчик не мог провести; мошенников над мошенниками обманывал, пройдох и плутов таких, что весь свет готовы обворовать, поддевал на уду. Трех губернаторов обманул!.. Что губернаторов! (махнул
рукой)нечего и говорить про губернаторов…
Голос Осипа. Вот с этой стороны! сюда! еще! хорошо. Славно будет! (
Бьет рукою по ковру.)Теперь садитесь, ваше благородие!
Он пробовал об этом не думать, старался рассеяться, развлечься, присел в вист, но все пошло как кривое колесо: два раза сходил он в чужую масть и, позабыв, что
по третьей не
бьют, размахнулся со всей
руки и хватил сдуру свою же.
Сговорившись с тем и другим, задал он всем попойку, и хмельные козаки, в числе нескольких человек, повалили прямо на площадь, где стояли привязанные к столбу литавры, в которые обыкновенно
били сбор на раду. Не нашедши палок, хранившихся всегда у довбиша, они схватили
по полену в
руки и начали колотить в них. На бой прежде всего прибежал довбиш, высокий человек с одним только глазом, несмотря, однако ж, на то, страшно заспанным.
Случалось, что петлей якорной цепи его сшибало с ног, ударяя о палубу, что не придержанный у кнека [Кнек (кнехт) — чугунная или деревянная тумба, кнехты могут быть расположены
по парно для закрепления швартовых — канатов, которыми судно крепится к причалу.] канат вырывался из
рук, сдирая с ладоней кожу, что ветер
бил его
по лицу мокрым углом паруса с вшитым в него железным кольцом, и, короче сказать, вся работа являлась пыткой, требующей пристального внимания, но, как ни тяжело он дышал, с трудом разгибая спину, улыбка презрения не оставляла его лица.
В кошомной юрте сидели на корточках девять человек киргиз чугунного цвета; семеро из них с великой силой дули в длинные трубы из какого-то глухого к музыке дерева; юноша, с невероятно широким переносьем и черными глазами где-то около ушей, дремотно
бил в бубен, а игрушечно маленький старичок с лицом, обросшим зеленоватым мохом, ребячливо колотил
руками по котлу, обтянутому кожей осла.
— Везде ли? И, кажется, не секут, а
бьют линейкой
по рукам.
Ему вспомнилось, как однажды, войдя в столовую, он увидал, что Марина, стоя в своей комнате против Кутузова,
бьет кулаком своей правой
руки по ладони левой, говоря в лицо бородатого студента...
Кулаком правой
руки он бесшумно
бил по колену.
Народ подпрыгивал, размахивая
руками, швырял в воздух фуражки, шапки. Кричал он так, что было совершенно не слышно, как пара бойких лошадей губернатора Баранова
бьет копытами
по булыжнику. Губернатор торчал в экипаже, поставив колено на сиденье его, глядя назад, размахивая фуражкой, был он стального цвета, отчаянный и героический, золотые бляшки орденов блестели на его выпуклой груди.
Он захлебнулся смехом, засипел, круглые глаза его выкатились еще больше, лицо, побагровев, надулось, кулаком одной
руки он
бил себя
по колену, другой схватил фляжку, глотнул из нее и сунул в
руки Самгина. Клим, чувствуя себя озябшим, тоже с удовольствием выпил.
Он пинал в забор ногою,
бил кулаком
по доскам, а в левой
руке его висела, распустив меха, растрепанная гармоника.
Взмахнув
руками, он сбросил с себя шубу и начал
бить кулаками
по голове своей; Самгин видел, что
по лицу парня обильно текут слезы, видел, что большинство толпы любуется парнем, как фокусником, и слышал восторженно злые крики человека в опорках...
Он не успел договорить. Офицер обеими
руками стал
бить его
по лицу.
— Как вам сказать: и верю и не верю… Пустяки в нашей жизни играют слишком большую роль, и против них иногда мы решительно бессильны. Они опутывают нас
по рукам и
по ногам, приносят массу самых тяжелых огорчений и служат неиссякаемым источником других пустяков и мелочей. Вы сравните: самый страшный враг — тот, который подавляет нас не единичной силой, а количеством. В тайге охотник
бьет медведей десятками, — и часто делается жертвой комаров. Я не отстаиваю моей мысли, я только высказываю мое личное мнение.
Полугодовой медведь Шайтан жил в комнатах и служил божеским наказанием для всего дома: он грыз и рвал все, что только попадалось ему под
руку,
бил собак, производил неожиданные ночные экскурсии
по кладовым и чердакам и кончил тем, что бросился на проходившую
по улице девочку-торговку и чуть-чуть не задавил ее.
Все мне вдруг снова представилось, точно вновь повторилось: стоит он предо мною, а я
бью его с размаху прямо в лицо, а он держит
руки по швам, голову прямо, глаза выпучил как во фронте, вздрагивает с каждым ударом и даже
руки поднять, чтобы заслониться, не смеет — и это человек до того доведен, и это человек
бьет человека!
Архип взял свечку из
рук барина, отыскал за печкою фонарь, засветил его, и оба тихо сошли с крыльца и пошли около двора. Сторож начал
бить в чугунную доску, собаки залаяли. «Кто сторожа?» — спросил Дубровский. «Мы, батюшка, — отвечал тонкий голос, — Василиса да Лукерья». — «Подите
по дворам, — сказал им Дубровский, — вас не нужно». — «Шабаш», — примолвил Архип. «Спасибо, кормилец», — отвечали бабы и тотчас отправились домой.
Свяжут тебя
по рукам,
по ногам, да и
бьют, сколько вздумается!
Но и тут, однако ж, она находила себе много предметов для наблюдения: ее смешило до крайности, как цыган и мужик
били один другого
по рукам, вскрикивая сами от боли; как пьяный жид давал бабе киселя; как поссорившиеся перекупки перекидывались бранью и раками; как москаль, поглаживая одною
рукою свою козлиную бороду, другою…
Зато занятия ее совершенно соответствовали ее виду: она каталась сама на лодке, гребя веслом искуснее всякого рыболова; стреляла дичь; стояла неотлучно над косарями; знала наперечет число дынь и арбузов на баштане; брала пошлину
по пяти копеек с воза, проезжавшего через ее греблю; взлезала на дерево и трусила груши,
била ленивых вассалов своею страшною
рукою и подносила достойным рюмку водки из той же грозной
руки.
—
По рукам бейте,
по ногам, пожалуйста, а
по башке не надо…
На улицу меня пускали редко, каждый раз я возвращался домой, избитый мальчишками, — драка была любимым и единственным наслаждением моим, я отдавался ей со страстью. Мать хлестала меня ремнем, но наказание еще более раздражало, и в следующий раз я бился с ребятишками яростней, — а мать наказывала меня сильнее. Как-то раз я предупредил ее, что, если она не перестанет
бить, я укушу ей
руку, убегу в поле и там замерзну, — она удивленно оттолкнула меня, прошлась
по комнате и сказала, задыхаясь от усталости...
Наконец девяносто. Прохорову быстро распутывают
руки и ноги и помогают ему подняться. Место,
по которому
били, сине-багрово от кровоподтеков и кровоточит. Зубы стучат, лицо желтое, мокрое, глаза блуждают. Когда ему дают капель, он судорожно кусает стакан… Помочили ему голову и повели в околоток.
Илюшка молчал и только смотрел на Пашку широко раскрытыми глазами. Он мог, конечно, сейчас же исколотить приятеля, но что-то точно связывало его
по рукам и
по ногам, и он ждал с мучительным любопытством, что еще скажет Пашка. И злость, и слезы, и обидное щемящее чувство захватывали ему дух, а Пашка продолжал свое, наслаждаясь мучениями благоприятеля. Ему страстно хотелось, чтобы Илюшка заревел и даже
побил бы его. Вот тебе, хвастун!
А она смеялась, сердилась,
била его
по рукам и угрожала пожаловаться Лихонину.
Когда Любочка сердилась и говорила: «целый век не пускают», это слово целый век, которое имела тоже привычку говорить maman, она выговаривала так, что, казалось, слышал ее, как-то протяжно: це-е-лый век; но необыкновеннее всего было это сходство в игре ее на фортепьяно и во всех приемах при этом: она так же оправляла платье, так же поворачивала листы левой
рукой сверху, так же с досады кулаком
била по клавишам, когда долго не удавался трудный пассаж, и говорила: «ах, бог мой!», и та же неуловимая нежность и отчетливость игры, той прекрасной фильдовской игры, так хорошо названной jeu perlé, [блистательной игрой (фр.).] прелести которой не могли заставить забыть все фокус-покусы новейших пьянистов.
Несмотря на то, что проявления его любви были весьма странны и несообразны (например, встречая Машу, он всегда старался причинить ей боль, или щипал ее, или
бил ладонью, или сжимал ее с такой силой, что она едва могла переводить дыхание), но самая любовь его была искренна, что доказывается уже тем, что с той поры, как Николай решительно отказал ему в
руке своей племянницы, Василий запил с горя, стал шляться
по кабакам, буянить — одним словом, вести себя так дурно, что не раз подвергался постыдному наказанию на съезжей.
— Да, каждый день жарят
по лубу, чтобы верность в
руке не пропала… а вот, судырь, их из кучеров или лакеев николи не бывает, а все больше из мясников; привычней, что ли, они, быков-то и телят
бивши, к крови человеческой. В Учне после этого самого бунты были сильные.
Вдруг из всей этой толпы выскочила, — с всклоченными волосами, с дикими глазами и с метлою в
руке, — скотница и начала рукояткой метлы
бить медведя
по голове и
по животу.
— Когда был я мальчишкой лет десяти, то захотелось мне поймать солнце стаканом. Вот взял я стакан, подкрался и — хлоп
по стене!
Руку разрезал себе,
побили меня за это. А как
побили, я вышел на двор, увидал солнце в луже и давай топтать его ногами. Обрызгался весь грязью — меня еще
побили… Что мне делать? Так я давай кричать солнцу: «А мне не больно, рыжий черт, не больно!» И все язык ему показывал. Это — утешало.
— Я от земли освободился, — что она? Кормить не кормит, а
руки вяжет. Четвертый год в батраки хожу. А осенью мне в солдаты идти. Дядя Михаиле говорит — не ходи! Теперь, говорит, солдат посылают народ
бить. А я думаю идти. Войско и при Степане Разине народ
било и при Пугачеве. Пора это прекратить. Как по-вашему? — спросил он, пристально глядя на Павла.
А вот поставили людей одних против других, ослепили глупостью и страхом, всех связали
по рукам и
по ногам, стиснули и сосут их, давят и
бьют одних другими.
Смотрю я и вижу, что и Бакшей Отучев и Чепкун Емгурчеев оба будто стишали и у тех своих татар-мировщиков вырываются и оба друг к другу бросились, подбежали и
по рукам бьют.
По левую
руку на корточках сидел красный, с потным лицом офицерик, принужденно улыбался и шутил, когда
били его карты, он шевелил беспрестанно одной
рукой в пустом кармане шаровар и играл большой маркой, но очевидно уже не на чистые, что именно и коробило красивого брюнета.
И я видел, как он своей сильной
рукой в замшевой перчатке
бил по лицу испуганного малорослого, слабосильного солдата за то, что он недостаточно сильно опустил свою палку на красную спину татарина.
Сегодня жмет вам
руку, а завтра ни с того ни с сего, за хлеб-соль вашу, вас же
бьет по щекам при всем честном обществе, как только ему полюбится.
Петр Степанович кричал, ругался,
бил его
по голове кулаками; наконец, кое-как вырвавшись, выхватил револьвер и наставил его прямо в раскрытый рот всё еще вопившего Лямшина, которого уже крепко схватили за
руки Толкаченко, Эркель и Липутин; но Лямшин продолжал визжать, несмотря и на револьвер.
— Ох, князь! Горько вымолвить, страшно подумать! Не
по одним наветам наушническим стал царь проливать кровь неповинную. Вот хоть бы Басманов, новый кравчий царский,
бил челом государю на князя Оболенского-Овчину в каком-то непригожем слове. Что ж сделал царь? За обедом своею
рукою вонзил князю нож в сердце!
Хотя перед самоубийством человек проклинает свою жизнь, хотя он положительно знает, что для него смерть есть свобода, но орудие смерти все-таки дрожит в его
руках, нож скользит
по горлу, пистолет, вместо того чтоб
бить прямо в лоб,
бьет ниже, уродует.
Он следовал за ним в ужасном волнении, размахивал
руками,
бил кулаком
по стене,
по нарам и даже чуть не плакал.
Держа в одной
руке шлейф и хлыст с лиловым камнем в рукоятке, она гладила маленькой
рукой ласково оскаленную морду коня, — он косился на нее огненным глазом, весь дрожал и тихонько
бил копытом
по утоптанной земле.
Но горцы прежде казаков взялись за оружие и
били казаков из пистолетов и рубили их шашками. Назаров висел на шее носившей его вокруг товарищей испуганной лошади. Под Игнатовым упала лошадь, придавив ему ногу. Двое горцев, выхватив шашки, не слезая, полосовали его
по голове и
рукам. Петраков бросился было к товарищу, но тут же два выстрела, один в спину, другой в бок, сожгли его, и он, как мешок, кувырнулся с лошади.
Снова размахнувшись, он хочет сбить Ордынцева, но длинный шорник Квашнин
бьёт его одной
рукой под мышку, другой —
по зубам; городской силач приседает, а Квашнин кричит...
Над ним наклонилась Палага, но он не понимал её речи, с ужасом глядя, как
бьют Савку: лёжа у забора вниз лицом, парень дёргал
руками и ногами, точно плывя
по земле; весёлый, большой мужик Михайло, высоко поднимая ногу, тяжёлыми ударами пятки, чёрной, точно лошадиное копыто, бухал в его спину, а коренастый, добродушный Иван, стоя на коленях, истово ударял
по шее Савки, точно стараясь отрубить голову его тупым, красным кулаком.
— Я? Нет, я помню — моя кровь! Но — ежели в
руке у тебя такая судорога сделалась, что
бьёт эта
рука по твоей же роже, когда не ждёшь этого и нечем её остановить, — ты это любишь?
После обеда, довольно плохого и неопрятного, Андрей Ефимыч ходит
по своим комнатам, скрестив на груди
руки, и думает.
Бьет четыре часа, потом пять, а он все ходит и думает. Изредка поскрипывает кухонная дверь, и показывается из нее красное, заспанное лицо Дарьюшки.
Четверо людей вздрогнули, сердито вскинули пыльные головы — девочка
била в ладоши и смеялась, притопывая маленькими ногами, сконфуженная мать ловила ее
руку, что-то говоря высоким голосом, мальчишка — хохотал, перегибаясь, а в чаше,
по темному вину, точно розовые лодочки, плавали лепестки цветов.
И, не придумав, что сказать, я раза два ударил его бумажным свертком
по лицу. Ничего не понимая и даже не удивляясь, — до такой степени я ошеломил его, — он прислонился спиной к фонарю и заслонил
руками лицо. В это время мимо проходил какой-то военный доктор и видел, как я
бил человека, но только с недоумением посмотрел на нас и пошел дальше.
За девять лет супружества жена родила ему четырех дочерей, но все они умерли. С трепетом ожидая рождения, Игнат мало горевал об их смерти — они были не нужны ему. Жену он
бил уже на второй год свадьбы,
бил сначала под пьяную
руку и без злобы, а просто
по пословице: «люби жену — как душу, тряси ее — как грушу»; но после каждых родов у него, обманутого в ожиданиях, разгоралась ненависть к жене, и он уже
бил ее с наслаждением, за то, что она не родит ему сына.